Также слишком вероятно, что «проекты в области восстановительного правосудия могут сообщать о выражении жертвы прощения (как о перформативном действии), которое может не совпадать с изменением отношения к себе как к личности».342 Вероятно, «то, что говорится на сеансе посредничества, часто невольно является сценарием».343 Может быть, не так уж и невольно. Оправдания приемлемы не столько потому, что они правдивы или искренни, сколько потому, что они следуют общепринятому в культуре сценарию.344 Сценарий отдаётся на откуп низкоквалифицированному вспомогательному персоналу. Там, где преступник публично продемонстрировал свои извинения, жертва подвергается давлению, чтобы принять извинения – или заявить об этом, – потому что она знает, что практикант ВП мягко, но твёрдо ожидает от неё этого.345 Это то, для чего нужна жертва. Это быстрее выведет её из комнаты.

Я называю жертву она и её сознательно. В делах, которые передаются ВП, гораздо чаще жертвой является женщина, и гораздо чаще преступник – мужчина. Часто это насильственные преступления. Феминистки уже давно критикуют невосприимчивость системы уголовного правосудия к женщинам-жертвам мужского насилия. Они требовали, чтобы к этим жестоким мужчинам применялось карательное правосудие.346 Как раз в тот момент, когда феминистки начали добиваться чего-то с политиками, появилась затянувшаяся мода на политику ВП, которая больше заботится о (обычно) мужчине-преступнике, чем о (обычно) женщине-жертве.

Очевидно, что ВП требует от жертвы гораздо большего, чем от преступника, хотя почти для всех, кто не охвачен этой идеологией, обычно всё должно быть наоборот. Извиниться гораздо легче, чем простить. И извинение намного легче подделать. Называть это «справедливостью» просто курам на смех. В том маловероятном случае, что я был бы феминистом, я к восстановительному правосудию относился бы с ещё большим подозрением, чем сейчас некоторые феминистки.

В каком-то смысле ВП можно было бы выдать за феминистское. Если феминизм ассоциируется с предположительно традицио-нными/налистскими женскими качествами, такими как забота больше об отношениях, чем о правах, готовность скорее сотрудничать, чем соревноваться, умение хорошо слушать и быть более примирительным, чем мстительным,347 тогда в ВП есть что-то тёплое, заботливое, амниотическое и феминистское. «Именно женские, индейские и африканские элементы душ наших нынешних лидеров [белых мужчин], – говорят некоторые женщины из ВП, – и их единство со всеми нами выражается в их работе по восстановлению справедливости».348 Этот аргумент выдвигают феминистские арджеи.349 Таких много среди учёных. Идеальная или идеализированная женщина, по этой причине, также является идеальной или идеализированной жертвой. Она податлива. Она предрасположена играть роль жертвы в драмах ВП. Она там главная героиня.

Но феминистки – независимо от того, в какой степени они поддерживают или отвергают этот плачевный идеальный тип или стереотип – правильно выдвинули систему уголовного правосудия на первый план как основное место угнетения женщин, своей неустанной критикой того, как эта система борется с насилием в отношении женщин. Для женщин, подвергшихся насилию, они, конечно, требуют в первую очередь защиты, против которой никто открыто не выступает. Но они продолжают всесторонне критиковать то, как система уголовного правосудия обращается с женщинами, ставшими жертвами преступлений. Жестокий факт заключается в том, что «демографические показатели восстановительного правосудия по вопросу о том, кто должен учиться любви к своим жертвам, не станут исключением из этого правила: женщины, ставшие жертвами насилия в семье, сексуального насилия и других преступлений, будут чрезмерно представлены в пуле жертв, участвующих в программах восстановительного правосудия».350 Мужчины будут чрезмерно представлены в пуле обидчиков.

Хотят ли феминистки, чтобы с мужчинами (любыми мужчинами), которые насилуют или избивают женщин, обращались так, как обращаются с бедными, молодыми, чернокожими и жестокими преступниками-мужчинами? Мне любопытно услышать ответ на этот вопрос.351 Пока я ограничусь замечанием, что ВП уязвимо для феминистской критики. ВП лучше подходит для преступников-мужчин, чем для жертв-женщин.352 Лично я не хочу, чтобы с кем-то плохо обращались, кроме моих личных врагов, моих политических врагов, моих классовых врагов, моих… – мне надо взять свои слова обратно. Я не обязательно сожалею, если с моими врагами плохо обращаются – если вообще есть необходимость плохо с кем-то обращаться. Некоторые феминистки очевидно чувствуют то же, что и я. Они не исключение в широко распространённой популярности карательного правосудия.